Веденѣй поналегъ еще.
— Ноги любите покрѣпче?
— Валяй во всю!
Мытье кончилось, началось окачиваніе.
— Ну, какъ, Харитонъ Иванычъ, угодилъ-ли? спросилъ Веденѣй. — Спасибо! Разодолжилъ! Не забуду!
— Рады стараться! и Веденѣй началъ его окачивать, приговаривая, но мѣрѣ выливанія не него тазовъ: Богъ Троицу любитъ, безъ четырехъ угловъ домъ не строится, пятая крыша, первая тычинка частокола, и т. д.
— Довольно, довольно! сказалъ наконецъ купецъ и направился въ раздѣвальную, но Веденѣй нагналъ его и вылилъ еще тазъ, называя его купеческимъ.
— Вѣничекъ! крикнулъ онъ въ двери раздѣвальной и вошелъ туда самъ вслѣдъ за своимъ паціентомъ.
Харламовъ вошелъ въ раздѣвальную весь сіяющій и улыбающійся. Тѣло его было красно и мѣстами виднѣлись. даже рубцы.
— Ну что, Харитонъ Иванычъ, угодилъ-ли вамъ нашъ новоторъ? спросилъ Калистратъ.
— На славу братецъ ты мой! То есть такъ, что лучше Кузьмы, отвѣчалъ Х. арламовъ. — Выдай ему на мой счетъ полтину серебра на руки, да поднеси стаканчикъ, сказалъ онъ.
— Потрафилъ! Дивное дѣло! А вѣдь кто могъ подумать! всплескивали руками парильщики.
Съ этого дня Веденѣй сдѣлался любимцемъ купца Харламова. Занятъ онъ — такъ поджидаетъ, нѣтъ его — такъ и мыться не станетъ. Все-бы шло хорошо да Веденѣй самъ испортилъ дѣло. Сначала объ исторіи съ пескомъ онъ разсказалъ парильщикамъ, а потомъ и гостямъ завсегдатаямъ. Между завсегдатаями были и купцы, сосѣди Харламова по лавкѣ. Узнавъ объ этомъ, они долго смѣялись.
Разъ, въ Субботу, Харламовъ пришелъ въ баню, поздоровался съ знакомыми и началъ раздѣваться, приказавъ Веденѣю приготовлять тазы. Къ нему подошелъ его знакомый купецъ, сосѣдъ по лавкѣ, улыбнулся, похлопалъ по плечу и сказалъ:
— А правда, Харитонъ Иванычъ, говорятъ, что тебя здѣсь съ пескомъ моютъ? Мы ужъ и въ рынкѣ смѣялись. Экъ у тебя шкура-то лошадиная!
Харламовъ встрепенулся. Его ударило въ жаръ.
— Какъ съ пескомъ? спросилъ онъ.
— Да такъ. Твой любимый Веденѣй самъ сказывалъ.
— Врешь!
Харламовъ вопросительно взглянулъ на Калистрата.
— Не знаю-съ, Харитонъ Иванычъ. Нешто онъ смѣетъ такъ дерзничать? Вѣдь вы не доска, отвѣчалъ Калистратъ.
Явился Веденѣй.
— Слышишь, ты меня мылъ съ пескомъ?
Веденѣй замялся.
— Отвѣчай, шельминъ сынъ, коли я спрашиваю! крикнулъ Харламовъ.
— Виноватъ-съ… прошепталъ Веденѣй.
Присутствующіе захохотали. Даже самые серьозные и тѣ фыркнули. Харламовъ, какъ ужаленый, привскочилъ на мѣстѣ и принялся ругаться.
— А коли такъ, такъ ладно-же: не видать вамъ больше меня! Я къ вамъ всей душой, я вамъ подарки… а вы накось: насмѣшки надо мной творить вздумали! Да что я кусокъ дерева, что ли, что меня пескомъ?.. Нѣтъ, я это такъ не оставлю, я еще вашему банному хозяину на васъ, собачьихъ дѣтей, нажалуюсь. Пескомъ гостей мыть! Да гдѣ это видано? закончилъ онъ и началъ одѣваться.
Калистратъ началъ его упрашивать остаться, обѣщалъ согнать Веденѣя, штрафъ на него поставить, но Харламовъ былъ непреклоненъ и ушелъ изъ бани, не мывшись.
— Потрись песочкомъ-то! Что жъ ты? крикнулъ ему вслѣдъ знакомый купецъ.
Харламовъ обернулся въ дверяхъ, показалъ кулакъ и хлопнулъ дверью.
На утро къ купцу Харламову отправилась отъ парильщиковъ депутація съ извиненіемъ и съ просьбою снова посѣщать бани. Онъ былъ первымъ гостемъ и отъ него парильщики пользовались въ годъ, кромѣ подарковъ, болѣе чѣмъ сотнею рублей. Кромѣ его самого, въ баню ходили и его прикащики. Харламовъ долго ломался, ругалъ ихъ, увѣрялъ «что ему теперь отъ стыда и глазъ въ баню показать нельзя», но наконецъ смягчился и обѣщалъ придти, но съ тѣмъ однако условіемъ, чтобъ Веденѣй былъ выгнанъ и на мѣсто его выписанъ изъ. деревни Кузьма. Парильщики обѣщали.
— Ужъ только потому съ вамъ шельмецамъ приду, что привыкъ я къ этимъ банямъ. Двадцать лѣтъ къ ряду въ нихъ хожу! А вы, подлецы, не стоите этого! закончилъ онъ.
Веденѣя исключили изъ артели и онъ поѣхалъ въ деревню.
— Пріѣдешь опять въ Питеръ-то, что-ли? спрашивали его на прощаньи парильщики.
— Нѣтъ, братцы, не клеится мнѣ что-то въ Питерѣ. Я въ монахи… Тутъ у насъ десять. верстъ отъ деревни монастырекъ есть. Что-жъ, пойду въ послушаніе. Я это люблю…
— Какой ты монахъ! А дудки-то какъ? А гармоника?…
— Что-жъ ихъ можно и по боку! Не приросли ко мнѣ… отвѣчалъ Веденѣй.
1874